Top.Mail.Ru
Что я слышу?
Просветительский онлайн-проект
История, музыка, контекст — все на одной странице для тех, кто хочет знать и слышать больше.

Этот выпуск посвящен сочинениям Дмитрия Шостаковича, которые прозвучат в исполнении musicAeterna под управлением Теодора Курентзиса в Москве 26 сентября 2022 года и в Петербурге 29 сентября.
Дмитрий Шостакович (1906 — 1975)
«Завтра мне исполнится 62 года. Люди в таком возрасте любят пококетничать, отвечая на вопрос: „Если бы вновь родились, то как бы провели ваши 62 года, как и эти?“ — „Да, конечно, были неудачи, были огорчения, но в целом я провел бы эти 62 года так же“. Я же на этот вопрос, если бы он мне был поставлен, ответил бы: „Нет! Тысячу раз нет!“».
Вскоре это «Нет!» воплотилось в одном из самых безысходных творений Шостаковича — Четырнадцатой симфонии.
Что написал Дмитрий Шостакович за последние десять лет жизни
К концу шестидесятых годов Шостакович достиг вершины славы. Преследования сталинских лет остались далеко позади, каждый новый опус приветствовался критикой и сразу после премьеры становился предметом музыковедческого анализа, отечественные и зарубежные награды множились в геометрической прогрессии.

Но посмертно опубликованная переписка Шостаковича свидетельствует о том, что все это не приносило композитору особой радости. В начале февраля 1967 года он направил своему ближайшему другу Исааку Гликману письмо со следующей безжалостной самохарактеристикой: «Разочаровался я в самом себе. Вернее, [убедился] в том, что я являюсь очень серым, посредственным композитором».

Еще более выразительно письмо тому же адресату, написанное полтора года спустя, 24 сентября 1968-го:
«Завтра мне исполнится 62 года. Люди в таком возрасте любят пококетничать, отвечая на вопрос: «Если бы вновь родились, то как бы провели ваши 62 года, как и эти?» — «Да, конечно, были неудачи, были огорчения, но в целом я провел бы эти 62 года так же».
Я же на этот вопрос, если бы он мне был поставлен, ответил бы: «Нет! Тысячу раз нет!»".

Немного времени спустя это бескомпромиссное «нет!» воплотилось в одном из самых безысходных творений Шостаковича — Четырнадцатой симфонии. Шостакович сознавал, что симфония явилась синтезом его зрелого творчества, что все написанное им «за последние многие годы» было лишь «подготовкой к этому сочинению» (из письма И. Гликману от 19 марта 1969 года). Но в симфонии шестидесятидвухлетнего мастера нет и следа той возвышенной умиротворенности и просветленности, которая обычно свойственна «итоговым» опусам, созданным большими художниками на склоне лет. В ней господствуют настроения протеста, отчаяния, страха перед небытием и вместе с тем влечения к нему. Последние слова финала не оставляют надежды: «Всевластна смерть, она на страже и в счастья час…»

Те же настроения определяют эмоциональный климат почти всей поздней музыки Шостаковича, и лишь изредка на общем мрачном фоне мерцает слабый свет. Есть он и в Четырнадцатой симфонии; его средоточие — девятая часть, воспевающая ту самую «тайную свободу», которая всегда, даже в самые темные времена, была для русских художников источником полноценной жизни и творчества и которая столь важна для нас сегодня.

Левон Акопян
доктор искусствоведения,
автор статей и монографий о Д. Шостаковиче
Д. Д. Шостакович. Симфония № 14, opus 135
Четырнадцатая симфония — одно из самых загадочных и мрачных произведений в творчестве Шостаковича. Закончив клавир в кремлевской больнице в феврале 1969 года, композитор писал в письме к И. Гликману, что неожиданно для себя столкнулся с трудностью в определении жанра: «Ораторией его назвать, видимо, нельзя, т. к. оратория как будто требует участия хора. А у меня хора нет. Есть солисты — сопрано и бас. <…> Симфонией его тоже, пожалуй, назвать нельзя». Описанная самим автором ситуация была для него нетипичной. Шостакович раньше всегда осознавал, что пишет симфонию (даже если в ней предполагалось участие голосов), и обычно сразу переносил свой замысел в партитуру, минуя стадию клавира.
В следующем письме к Гликману, написанному месяц спустя, 19 марта, Шостакович уже называет недавно оркестрованную вещь симфонией и объясняет выбор стихов для нового сочинения: «Мне пришло в голову, что существуют вечные темы, вечные проблемы. Среди них — любовь и смерть. Вопросам любви я уделил внимание хотя бы в „Крейцеровой сонате“ на слова Саши Черного. Вопросами смерти я не занимался». Упоминание песни «Сатир» про студента-квартиранта, пристающего к домработнице, — нарочито иронично, чтобы снизить пафос «вечных проблем», но несомненно то, что Шостакович был удивлен тем, что появилось из-под его пера.
В числе источников, вдохновивших его на создание симфонии, композитор называет цикл «Песни и пляски смерти» М. Мусоргского, оркестровку которого он сделал в 1962 году. К песням Мусоргского можно добавить «Песнь о земле» Г. Малера и «Военный реквием» Б. Бриттена, относящиеся к числу любимых сочинений Шостаковича. Именно Бриттену и была посвящена симфония.
Ряд исследователей резонно сравнивают Четырнадцатую с Реквиемом, вернее, пародией на него, поскольку в симфонии отсутствует упование на иную жизнь, ожидающую человека за порогом смерти. Музыковед Г. Орлов говорил, что симфония «не о смерти вовсе, а о бесконечной муке умирания».
Единственная освобожденная от беспросветного мрака девятая часть «О Дельвиг, Дельвиг!» на стихи Кюхельбекера — попытка представить робкую надежду через идею бессмертия искусства и поэтической дружбы меркнет перед картинами «всевластья смерти» как неизбежного финала всего и вся.
Шостакович доводит до логического завершения атеистическую идею существования человека в этом мире и сам же ужасается получившимся выводам, созвучным тому, что писал в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевский: «Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено».
Путеводитель по частям
11 вокально-инструментальных частей Четырнадцатой симфонии образуют стройную последовательность, со своей логикой развития. Несмотря на пестроту текстов, в ней есть свое внутреннее единство, смысловое и музыкальное. Состав исполнителей очень скромен по сравнению с предыдущими симфоническими партитурами Шостаковича — сопрано, бас, камерный оркестр из 19 струнных инструментов и батареи ударных, включающей колокола, вибрафон, ксилофон, челесту, кастаньеты, коробочку и группу том-томов.
14 авторов симфоний с голосом до Шостаковича
Впервые к идее ввести в симфонию звучащее слово пришел Людвиг ван Бетховен. Девятая симфония с финальной «Одой к радости» на слова Фридриха Шиллера стала высшей точкой развития этого жанра в парадигме классического мышления. Бетховенский эксперимент был продолжен композиторами-романтиками.
Почти друг за другом появляются драматическая симфония «Ромео и Джульетта» Гектора Берлиоза (1839) и Вторая симфония-кантата Lobgesang («Хвалебная песнь») Феликса Мендельсона (1840). Интересно, что создавший свою симфонию практически точно по бетховенскому образцу (три первые части чисто инструментальные, и лишь в финале появляется хор) Мендельсон не решился опубликовать ее при жизни.
Следующей по хронологии симфонией с участием голосов стала «Фауст-симфония» Ференца Листа, однако ближе всего к Бетховену по концептуальной необходимости присутствия человеческих голосов в симфонической партитуре подошел уже в конце XIX века Густав Малер. Его Вторая симфония «Воскресение» с участием солирующих сопрано, альта и смешанного хора (1888−1894) стала грандиозным событием в европейской музыкальной культуре. К слову Малер обращался также в своих Третьей, Четвертой и Восьмой симфониях, а также «Песни о земле», которая по всем своим признакам может быть отнесена к симфоническому жанру.
«Песнь о земле» стала прообразом для Лирической симфонии (1922 — 23) Александра Цемлинского, младшего современника Густава Малера, композитора и дирижера, пользовавшегося его поддержкой. Лирическая симфония написана также для сопрано и баритона с оркестром, в ней семь частей, слова взяты из поэзии Рабиндраната Тагора.
Примерно в одно время с Цемлинским британский композитор Густав Холст пишет свою «Первую хоровую симфонию» для сопрано, хора и оркестра на стихи Джона Китса (1923 — 1924). Прославившийся благодаря своей «астрологичекой» симфонической сюите «Планеты» Холст писал музыку в самых разных жанрах и оказал влияния на ряд композиторов соотечественников, в том числе и на Бенджамина Бриттена. Вскоре после успешной премьеры Первой хоровой симфонии в октябре 1925 г. Холст принялся за написание Второй, на слова Джорджа Мередита, но завершить ее не успел, оставив произведение на стадии эскихов.
На американском континенте первым симфонии со словом стал писать Чарльз Айвз. Его Четвертая (1910 — 1924) и Пятая «Праздники в Новой Англии» (1897 — 1913) симфонии подразумевают включение мужского хора.
Леонард Бернстайн, еще один американский композитор и дирижер также обращается к человеческим голосам в симфонии № 1 «Иеремия» (1942), где в третьей части меццо-сопрано поет тексты из «Книги плача пророка Ееремии», и в симфонии № 3 «Каддиш» (1963), в которой кроме солирующего сопрано наряду с большим симфоническим оркестром участвует также чтец, хор мальчиков и смешанный хор.
Из русских композиторов первым хоровой финал в симфонию ввел Александр Николаевич Скрябин в Первой симфонии, написанной одновременно с Четвертой Малера (1899−1900).
После Скрябина на эксперимент со словом в симфонии решился Николай Яковлевич Мясковский, уже после революции, в 1922—1923 годах. Его Шестая симфония, написанная под впечатлением от лихолетья Гражданской войны, завершается хором-плачем, скандирующим духовный стих «Как душа с телом расставалась». Финал Шестой Мясковского — антипод финала Девятой Бетховена, вместо воспевания радости звучит горестный реквием по сгинувшему миру.
20-е годы XX века — время экспериментов. Симфонии со словом пишут Николай Рославец (незавершенная Симфония № 2) и Владимир Щербачев (Симфония № 2 на стихи Александра Блока).
В 1930 году эмигрировавший в Европу Игорь Стравинский пишет «Симфонию псалмов» для хора и оркестра, на тексты 38, 39 и 150 псалмов. Произведение было создано по заказу Сергея Кусевицкого к 50-летию Бостонского симфонического оркестра и сразу после своей премьеры получила признание и известность. Стравинский изначально задумал сочинений с активным использованием контрапунктических техник, получившаяся симфония стала ярким примером неоклассицизма в музыке, когда композитор сознательно подражает старинным формам и особенностям изложения.
Хоры звучат и в юношеских симфониях Шостаковича № 2 и № 3 (1927 и 1929). Правда, впоследствии Шостакович весьма критически отзывался об этих опусах и полноценными вокально-инструментальными симфониями считал свои Тринадцатую и Четырнадцатую.
Во второй половине XX века симфонии со словом у русских композиторов — скорее норма, чем исключение. Голоса в свои партитуры включают Борис Тищенко, Альфред Шнитке, Моисей Вайнберг, Алемдар Караманов, Галина Уствольская, Гия Канчели и другие.
Образовательная программа
Ждем вас на концертах 26 и 29 сентября